Александр Сергеевич запер Осипа Эдмундовича в шкаф. Какое-то время Осип Эдмундович весь трясся от злобы и плевался, до того ему не нравилось находиться там, куда поместил его Александр Сергеевич, однако прошло несколько часов, и звуки негодования перестали доноситься из шкафа. Тогда Александр Сергеевич, поднявшись из-за стола, шагнул через всю комнату одним большим шагом и приложил ухо к дверце, за которой, как он предполагал, находился Осип Эдмундович. Однако слух его не улавливал ни малейшего шевеления, ни даже вздохов. Казалось, в шкафу воцарилась абсолютная пустота. А между тем там был заперт человек.

В нерешительности вставил Александр Сергеевич ключ в замочную скважину, но повернуть не сумел, поскольку неожиданно им овладел страх. “Что если Осип Эдмундович действительно пропал? – подумал он. – В таком случае, открыв сейчас шкаф, я увижу только пустое место, и, следовательно, местоположение находившегося там человека станет для меня неразрешимой загадкою”. Мысль о возможности потерять целиком Осипа Эдмундовича глубоко поразила Александра Сергеевича, он отошел от шкафа и опустился в кресло. В комнате стало тихо.

Из шкафа донесся слабый звук – или это Александру Сергеевичу почудилось, но, как бы то ни было, он вскочил и снова очутился у дверцы. Ключ торчал в замочной скважине. Александр Сергеевич протянул было руку, чтобы вынуть его оттуда, но тотчас понял, что не может этого сделать. Сердце его запульсировало, словно сгусток магмы, к которому вплотную подобрались землекопы. Александр Сергеевич прижал руки к груди, чтобы успокоить свое сердце. Одновременно он неуклюже перевалился, и теперь стоял, прислонившись спиной к шкафу. На лбу его выступил пот. Звук, так разволновавший его, больше не повторялся. Очевидно, это была галлюцинация, самоволие органов слуха. Александр Сергеевич вернулся к креслу, но сесть он уже не мог, как не мог открыть проклятый шкаф, не мог выдернуть ключ из замочной скважины, не мог заглянуть в щель между дверцами, потому что боялся увидеть пустое пространство без Осипа Эдмундовича. Впрочем, в равной степени его испугало бы и присутствие Осипа Эдмундовича.

Александр Сергеевич боролся со страхом, постепенно двигаясь к входной двери. Из шкафа вновь раздалось шебуршание – на сей раз вполне отчетливое. Очевидно, тот, кто был внутри, намеревался любой ценой выбраться на свободу. Александр Сергеевич испустил истошный вопль, стараясь заглушить звуки, производимые шкафом, и забегал по комнате, беспорядочно цепляя свои вещи: носки, тетради, фотокарточки. Краем глаза он увидел, как шкаф пошатнулся, а может быть, дернулся с места. Ключ выпал из замочной скважины и грянулся об пол. Александр Сергеевич, не переставая вопить, набил свои вещи в случайно подвернувшийся чемодан, рванул входную дверь и скатился по лестнице, как был – босиком, в коротких брюках и майке с желтым пятном.

Он бежал по мягкой лестнице, окрашенной синим и белым, проплывал мимо чужих дверей, роняя то тут, то там предметы из своего чемодана, он летел в парадное, где зеленью измазано окно, и податливая кнопка домофона управляет чугунною мощью, скользил на ступеньках подъезда перед удивленными прохожими, и даже радовался их удивлению, покуда не заметил, как меняются лица, искажаются улыбки и вздымаются руки в подобии предостерегающего жеста. И только успел Александр Сергеевич услышать чей-то наконец облеченный в слова запоздалый сигнал: “Шкаф!”, как его шеи коснулась грубая деревянная грань, и против воли сместила голову такое положение, в каком она не бывает ни у одного живого человека.