С лысого холма я наблюдаю закат. На горизонте шатается французский замок. Вокруг, насколько хватает глаз, бушует английская зелень, сияют маленькие озерца. Над головой снижается, роняя шайсе, державный орел. Неожиданно ветер осыпает заросли русским церебром, и сразу же остро ощущается отсутствие согбенных спин блюющих соотечественников.

За моей спиной появляется путник. Я чувствую, что он очень долго шел сюда, ко мне. Не оборачиваясь, я вижу лохмотья, облепляющие ложбинки его худого тела. Позади него лежит бескрайний дол, промятый болотами, исчерченный следами животных. Плещется воздух, исчирканный комарами. Пыжится небо, словно необъятная свинья, накрепко увязшая в туманной хляби. Мой гость разбрасывает вокруг клочки бумаги. Но слабый ветер не способен их удержать. Я понимаю, что он рвет письма, которые нес мне через эту топкую долину, может быть, из другого мира, и чем дольше я буду сидеть к нему спиной, тем меньше в конце концов узнаю.

Но я не спешил поворачиваться. Мне следовало тщательно обдумать этот поворот. Что я увижу? Изможденное лицо с кривым черничным контуром улыбки? Широкую ряшку с крупной бородавкой, заслоняющей детали заднего фона? Я посмотрел на замок. В замке стирали белье. Он был просто большой стиральной машиной. В круглом окне мелькали черные лоскуты. Замок принадлежал Черной Простыне. Когда Простыня высыхала, она выпадала на подъемный мост, разворачивалась, встряхивалась, и летела по своим делам, большей частью добрым. То, что рассказывают о Черной Простыне в пионерлагерях после отбоя – полная чепуха. Она не душит маленьких детей и не сотрудничает с Красной Рукой. Она просто летает над миром и очень стыдится своей черноты.

Шуршание за спиной становится отчаянным. Лязгают ножницы, скрежещет кремень; я ощущаю походный запах гари. Клубы дыма переваливаются через мои плечи. Путник искромсал последние письма, сложил обрезки горкой и поджег.

Затем он удалился. Я слышал, как хлюпают подошвы его драных калош. Бумага быстро прогорала. Передо мной вился пепел. Огонь опалил мою футболку. С досадою я обернулся, вскочил и, не поднимая глаз, стал топтать костер. Кое-где на бумаге еще можно было различить буквы; на застывающей грязи мерцали отблески пламени. Вниз по склону тянулись глубокие следы. Передавив уголья, я сделал шаг назад, и тотчас заметил влипшее в землю кольцо с растресканным камнем. Я опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть его. Солнце село. А может быть, его просто на время закрыла Черная Простыня – я не видел, потому что стоял к нему спиной. Но когда я обернулся, оно вспыхнуло на прежнем месте. Мне показалось, что за мгновение до этого в одну из башен замка втянулся черный хвост.

Ничто не изменилось: запущенные густолистые кусты, тинистые лужицы, вдалеке виднеется лес, склеенный туманами и деревенскими дымами в сплошную синюю полосу. Неожиданно из зарослей появляется человек. Он одергивает рубашку, плюет на руки.

“Эй, уважаемый!” – кричу я ему.

Он с удивлением смотрит в мою сторону.