Мы с Андреем идем по Ленинскому. Наши шнурки хлещут теплый асфальт, клеш проецируется на высокие витрины, белый клеш пунктирует скоростную магистраль; мы идем с Андреем вдоль пробок и стильной морзянкой отражаемся в надраенных тачках. В банках плещется светлое пиво, молния ползет по выжженной нездешним солнцем щетине. Вполне возможно, что мы Андреем были на Марсе в качестве космических туристов. Очень вероятно.

Тянется время. Идеи и фабулы проходят сквозь мою голову невидимой нитью. Яркие губы формуют плавную речь. Приятная брусчатка ползет под высоким воротником. Я небрежно рассыпаю кристаллы слов. Шумит клеш. Работают крепкие суставы.

– Андрей, – говорю я, – как ты относишься к идее остановиться в гостинице?

Градская суматоха несется на Андрея двенадцатиэтажным столбом с трамвайными перетяжками, телефонными перепалками, пешеходными перебежками. Он уверенно идет на лобовой удар.

– Да, – отвечает Андрей, слегка нагнув шею и щурясь в приближающиеся зеркала, – пожалуй, Джонни, эта фабула мне нравится.

И мы ныряем под арку, в последний момент избежав столкновения. Из холодной темноты мы наблюдаем, как прохожих сметает зеркальная масса. Расположившись возле желтой трубы, Андрей распечатывает пачку “Голуаз” и протягивет мне блеклую сигарету.

– Отличные джинсы, – замечаю я между прочим.

Какое-то время я курю молча. Андрей сморит на меня из своего угла. В желтой трубе журчит вода. В двух метрах над нами жилец откручивает кран, и желтая струя бьет в звонкую кастрюлю. Над двором повисает иссеченное облако. Крючится гамак бельевого дерева; во дворе растягиваются сумерки. По проспекту разливается раскаленный вечер. Кто-то искалеченный собирает мелочь.

– Все же, я думаю, пора подыскать гостиницу, – напоминает Андрей.

Я сдержанно киваю. Из моих рук выскальзывает пустая алюминиевая тара.

– Реально, – говорю я, и тотчас на другом конце подворотни включается хриплый кассетник.