Живут принц и принцесса. Без короля и королевы, одни на свете. Ни омовений на ночь, ни хождений в народ – улица, улица, улица, поворот, площадь, вечерний блик, метро, тро, тро. Потом снова наверх из пота чпок, на тротуар шлеп – во вьетнамках, не в каких-то там, и нос в окраину привычную, как бы закадычную. Забетоненная светлынь, замагазиненная побетонь, редкозелено, серолице недобро, автобусно оживленно. От магазина до дома пешком, в ритме продуктов, которые в сумках позвякивают от голода. Сумки и сумерки – расцветка конечной остановки. Глубоко в темноте – дзынь, скрип, апчхи, в ящике пусто и ржаво, дом, дом, дом, двери в стороны, ключ, ключ, ключ, замок, замок, замок, и для наготы пространство. Ночью плещется в домах сильная красота и слабая красота, зимой замерзает на фортках, летом льется свободно на подоконник, каплет вниз, на шевелящихся котов. Желтым столбом проходит по этажам самая высокая нота, и падает во тьму. Находят сны.

Полутемный, потом темный, после черный и тупой коридор с дверью в больном боку, внутрь резной комнаты, целиком резной, так что в извивах блуждают глаза, покуда пальцы не ощутят мокрое, и тогда кривая под опускающийся взгляд прорежется щель в ванную, где складчатая вода, понятно от кого, и кто встает, зачем выходит, лысый и без всего, и почему шагает разом через всю комнату, чью берет руку, и куда утягивает, зовя покататься с ним на велосипеде по скользкому полю, в котором вязнут колеса, по расширяющейся ванной, в которой зеркало на горизонте, отражает венистую выю, и подрагивающий рассвет, потому что сквозь слезы, сквозь потолок и спальню, где уже носится собственный крик.

И фоном – ты что, говорят, тебе что, говорят, приснилось – голос как в телефонной трубке, хотя вроде наползает одеяло, и за одеялом ладошка, за ладошкой губы, большие ото сна, весь большой и колотящийся человек дышит в ухо и повторяет: приснилось, приснилось, приснилось. МОК, говорит, Международный олимпийский комитет, мок за завтраком возле радио, от чая горячего, ком круглил горлом, выгубил что-то про далекую страну, где ждут принца и принцессу, куда нужно добраться, несмотря ни на что, хотя бы и будет тридцать, и пусть сорок, все равно дождутся, потому что ошибка вышла – родились тут, а должны были там, и по утрам не душ должен быть, а ванночка, и не офис, а пруд, и не обеденный перерыв, а гамак, не Тверская улица, а теплое подводное течение, и не центр с блестящим и отражающимся, а остров, и вокруг вечер. Просто кто-то там наверху просчитался, ничего страшного, дескать. Бывает. Еще повезло. Затушил, встал, оделся. Руки в карманы, дом, дом, улица, улица, улица, поворот, из-под кирпичей солнце, и девяносто секунд у светофора, чтобы мысленно подняться за пределы атмосферы и там заморозиться до вечера.