Вот все говорят — валить. Я вырос с этой мыслью, мои родители внушали мне с детства, что надо валить, что в Сраной Рашке делать нечего. Когда я поехал на языковую практику в институт им. Гете в Берлине, они хотели предложить мне «соскочить» — типа, остаться там после двух недель действия визы, стать нелегалом, но в последний момент передумали — мне было 19, я мог не справиться. (О самой идее мама рассказала мне позже.)

Потом, когда я окончил институт, мне постоянно говорили, что я должен уехать на стажировку. Есть какие-то мистические стажировки, практики, обмены, о которых бредят родители, думая, что отъезд по любой из таких программ равносилен эмиграции — главное уехать, а та-а-а-а-м — зацепишься, закрепишься, и — раз — ты гражданин США.

Мои одноклассники и однокурсники дрочили на Францию, Англию, Австралию, Новую Зеландию, я приходил к ним в гости и видел учебники, рабочие тетради, флаги на стенах и открытые вкладки с солнечными эмиграционными сайтами, мечтательно брошенные на этапе «Заполнить анкету» (потому что деньги на переезд еще непонятно где взять). Мы гуляли по Новому Арбату, Рождественке, Кузнецкому мосту и говорили о том, что, конечно, в новозеландских городах куда как спокойнее — нет всех этих машин, загазованности, постоянного ремонта и парковки на тротуаре.

Да, писали мне они через год в скайпе, тут все действительно так — никто не паркуется на тротуаре, никто не плюет, не отливает на стены административных зданий, и вообще ни на какие стены никто не отливает, потому что у них совершенно другая ментальность. Совершенно другая, соглашался я. И на дороге никто не перестраивается через две полосы, писали мне они несколько лет спустя, чуть повзрослев. И недвижимость тут совершенно доступная. И ментальность — совершенно другая, соглашались мы снова.

А потом наступил 2011-й год. Выборы в Госдуму. Утро дня выборов, когда мне почему-то захотелось мысленно обратиться ко всем, кто еще не свалил, со смешным и робким призывом пойти и проголосовать против «Единой России». Вечер дня голосования, протест на Чистых прудах, коллега на работе, на вид дядька, в действительности — на год младше, — который ушел пораньше со словами «Ну должен же кто-то». Счетчик участников митинга 25 декабря, прираставший сотнями на глазах, мой первый одиночный пикет на Красной площади, менты, задержание, Болотная площадь, проспект Сахарова, десятки тысяч лиц, сначала возбужденно-испуганных, потом счастливых, и наконец заговорщицки-смелых, прожженных, бывалых, неробких, но близких, приятных, красивых.

Стоя на «Белом кольце», проходя по Якиманке, поворачиваясь с факом в сторону Кремля вместе со всей толпой по команде Удальцова, сидя на Каменном мосту, убегая от ОМОНа по бульварам в день инаугурации и шатаясь за Навальным от Китай-города до Чистых, я был бесконечно счастлив, что не уехал, не соскочил, не эмигрировал, не свалил. Что у меня другая ментальность, что у меня грустное лицо, что я не улыбаюсь каждому встречному, что Федор Достоевский мрачен, а Леонид Андреев безысходен, что НКВДшники белых расстреливали-расстреливали, а они все равно вылезли, что быдло в подворотне било, а Кашин все равно выжил, что таджики охренели, а Навальный — националист, что на улице зимой минус 30, а в обнимку не холодно, даже если вы вроде бы не встречаетесь, просто вместе против Путина протестуете.

Я был счастлив тому, что у меня появилась страна, сограждане, патриотизм и гордость за все это, и желание все это защищать и отстаивать. И вот из этой страны я сваливать не хочу. Не хочу сваливать в Новую Зеландию — не только потому, что там нельзя мочиться на стены, но еще и потому, что там мне не с кем будет выйти на улицу, не от кого будет убегать по бульвару, нечего отстаивать, потому что Фродо уже все отостоял, бросил кольцо в Огненную Гору, и зло исчезло навсегда. Моя страна, к которой я испытываю любовь, нежность, и которой я патриот — она пока очень мала и умещается в одном сообществе фейсбука, а ее госаппарат — в одном московском кафе (и то места под нашистов останутся) — но ее судьба совершенно не определена. И будущее ее, как мне кажется, в значительной степени зависит от меня и таких как я, кому вдруг стало непонятно, почему это они должны валить со своего Китай-города и со своей Полянки-Якиманки.

Помню, на первой Болотной был такой сымпровизированный аттракцион: ребята предлагали митингующим написать маркером на белом шарике свою мечту, а потом запустить его в небо, ветер дул в сторону Кремля. На меня шариков, к сожалению, не хватило, но парень, которому вручили маркер прямо передо мной, сформулировал точь-в-точь мою мысль, причем сделал это лучше, чем я мог бы сделать сам: «Хочу, чтобы в следующем году я перестал хотеть свалить из своей страны». Неплохой кандидат на роль «русской мечты», не правда ли?