Лето 1995 года. Две старшеклассницы во дворе пьют пиво и слушают на магнитофоне “One of Us” Джоан Осборн. Батарейки садятся, магнитофон жует, но тянет. Старшеклассницы расположились на одном из столов для маленького тенниса, намертво вкопанных в асфальт вокруг баскетбольной площадки солдатами-стройбатовцами из разных городов. Многие из этих солдат сочли нужным оставить память о себе на том, что они построили: их имена с указанием города и загадочной припиской «ДМБ» мы находили на заборах, столбах и даже стенах нашей собственной квартиры, когда с них содрали кое-как наклеенные обои «от застройщика». Мне тогда только исполнилось три, и загадкой для меня была не только аббревиатура «ДМБ», но и второй, значительно чаще встречавшийся трехбуквенник с незатейливым рисунком, который в разных формах и размерах многократно повторялся на всем пространстве от пола до потолка.

Я не понимал смысла этих надписей и изображений, но частота, с которой они попадались на лестнице, в подъезде и во дворе нашего дома, вынуждала меня брать мел и повторять их сначала на асфальте детской площадки, а потом и акварелью на уроках рисования в детском саду, дополняя таким образом скучные задания «Осеннее небо» и «Зимний лес».

Очень скоро я стал настоящим виртуозом в рисовании, вырезании из картона, наклеивании на ватман и лепке из пластилина развеселых красочных херов, и уже почти не сомневался в своей будущей профессии, в то время как мои сверстники метались между милиционером и космонавтом, но однажды наступил момент истины: мальчик по имени Кирюша, про которого говорили, что он из так называемой «трудной семьи», и которого родители всегда оставляли на продлёнку, случайно увидел мои творения и начал биться на полу в истерике, собрав вокруг нас воспитательниц, повара, кухарку, охранника и вообще всех, кто находился в тот момент в садике, включая мою маму, пришедшую меня забирать.

С тех пор прошло почти 10 лет, мне 13, я учусь в 8 «А», у меня есть возлюбленная, но у нее есть влиятельный кавалер, представитель темной силы, который пока значительно сильнее меня. Он подходит к ней после уроков, когда она стоит одна у подоконника со своим рюкзачком, и говорит басом, раскрывая кривые демонические губы: «Галь, тебя можно проводить?» И она весело отвечает ему, откидывая рукой волосы: «Ну давай!» И они идут вместе по дорожке из школы, через дырку в заборе, по тропинке вдоль замерзшего пруда, он несет ее рюкзак, а она о чем-то говорит, говорит, говорит, и вдруг спотыкается, и он подхватывает ее, и они вместе скользят по обледенелой дорожке, хохоча злым сатанинским смехом, он — потому что Сатана, а она — потому он уже завладел ее душой, и даже, наверно, вызывает ее у себя дома по ночам, как колдун у Гоголя в «Страшной мести».

Я напишу об этом стих на уроке литературы, его увидит моя жирная соседка по парте, выхватит у меня листочек, я сцеплюсь с ней, потому что это глубоко личное, и потом, стих не закончен, она начнет визжать, к нам подойдет училка, и в итоге мятый листик окажется у нее. Она вернет мне его в конце урока, и там будут пометки красной ручкой: «Кто?», «Размер», «Лишняя строка», «Размер», и в самом низу отметка: «5-», и комментарий: «Неплохо».

Я смотрю во двор, где старшеклассницы болтают с каким-то типом, усевшись на стол и развязно закинув ногу на ногу. На типе спортивные штаны и домашние тапочки — он вышел в ларек рядом с домом и увидел телок на площадке. Я не слышу, о чем они говорят, но вижу, что телки хохочут и откидывают волосы, как Галя, только не так красиво.

У меня за спиной в комнате шумит компьютер, 386-й, с монитором EGA, который папа принес с работы. Там есть игра Doom 2, в которой я убиваю прислужников Сатаны, и есть синий текстовый редактор Lexicon, в котором папа пишет диссертацию, а я — в тайне от папы — историю о том, как я и мой приятель нашли тайник с оружием из будущего и расхреначили всю армию тьмы на маленькие кусочки, а потом я остался один на один с Галиным кавалером и прикончил его выстрелом из бластера, перед этим сказав: «Отправляйся туда, откуда пришел!» Кавалер с воплем распался на миллион частиц, как тот чувак в фильме «Газонокосильщик» по Стивену Кингу.

К типу и телкам во дворе присоединились еще двое – один на мотоцикле, периодически издающем хриплый жалобный вой, который должен восприниматься как мощный рев, и второй с теннисной ракеткой и мячиком, то и дело принимающийся чеканить, роняющий мячик и убегающий за ним через улицу с лицом «щас, щас получится нормально».

Начинается летний вечер. Небо постепенно превращается из голубого в темно-синее, на горизонте за полоской леса начинают мигать другие маленькие подмосковные города, сквозь деревья и башни строительных кранов проступают огни спален и кухонь в соседних кварталах нашего города-новостройки, включается свет в квадратных окнах дома напротив, пронизывая двор невидимыми струнами — я прочитал о них в папиной диссертации и теперь знаю, что все вокруг состоит из струн. Воздух, кирпичи, трава, телки, парень в шлепанцах и парень на мотоцикле, все планеты, Солнце, Галя, которую я любил, Даша и Таня, которых еще не встретил, интернет, которого у нас еще нет, порнуха, которую я еще не скачал — все это состоит из струн, разноцветных, скрученных и растянутых, завязанных в узлы и надорванных, сложенных в слова «ДМБ» и «ХУЙ», оставленные на память кем-то, кто все это спроектировал и построил.

Солнце почти село, и на балконе становится прохладно. Старшеклассницы с заглохшим магнитофоном идут через двор домой, бросив пивные бутылки возле баскетбольной площадки. Тип в шлепанцах давно ушел в свой подъезд, видимо, поняв, что ему нечего предъявить против мотоцикла и теннисной ракетки. Мотоциклист, потерянно озираясь, стоит без мотоцикла, который какой-то парень на две головы выше и вдвое шире его попросил погонять на пару минут и был таков. Теннисист перестал чеканить и просто бьет ракеткой по асфальту, изображая отчаяние Кафельникова.

Где-то на другой стороне Земли, в стране «Друзей», «Вавилона 5» и «Грома в раю», просыпается Марк Цукерберг и зарождается фейсбук, в зыбком и нечетком близком будущем шипит модем, белый ник заходит в черный чат и говорит: «Привет, поболтаем?», и зеленый ник отвечает ему: «Ну давай!» И по каким-то пока не изученным каналам, по тонким длинным струнам, протянутым от чьих-то карих глаз до того места в моей груди, где екает, по мистической беспроводной связи приходит простой двоичный сигнал, который заставляет меня вздрогнуть и рефлекторно засунуть руку в карман, где спустя десять лет будет лежать смартфон с одним непрочитанным сообщением.