Двери первого в моей жизни кинозала. За ними — совковый амфитеатр с красными сиденьями и дурацкой сценой, большой актовый зал Гарнизонного Дома Офицеров, когда-то главного культурного объекта подмосковного военного городка. Двери, за которыми мне в начале 90-х открылся Голливуд, тачки, телки, пушки, Фредди, Арни, Рокки, Детройт, Вегас и Лос-Анджелес. Это была дверь, за которой был горячий асфальт, прозрачный воздух и морская пена. Дверь, зацепившись за которую, как за открытый шлюз корабля, болтающегося в разреженном воздухе постсоветской неопределенности, я был спасен, и в мои легкие начал поступать кислород, которого так не хватало. Я пролетел на борту этого корабля двадцать световых лет, я вырос в условиях искусственной гравитации, и теперь, когда я делаю осторожный шаг по месиву из грязного снега и песка, напоминающему лунный грунт, реальность бьет меня в рожу своим суровым русским православным ускорением свободного падения. Это не Голливуд, мальчик, это жизнь. Кинотеатр закрылся.