Европейское космическое агентство опубликовало подборку лучших фотографий, сделанных зондом «Розетта», который, как известно, в прошлом году под управлением бородатого татуированного астрофизика совершил один из самых сложных маневров в истории космонавтики — посадку на комету Чурюмова-Герасименко. На борту у зонда была установлена моднейшая камера — получше, чем в твоем айфоне, — она фиксировала все, что происходило, и отправляла данные на Землю, висевшую где-то там на периферии точкой одного из оттенков серого, по которой роботы все равно не скучают, потому что такой опции не задано бородатым чуваком в бортовой программе. И вот прошел год, и ESA выпускает календарь.

Я листаю и его, и размышляю, как Карл Саган — вот комета. Твердая тяжелая каменная скала в безвоздушном пространстве, далеко от дома — не в том понимании, в котором мы обычно употребляем это выражение — не в десяти станциях метро, как тот офис, куда ты недавно устроился и где хорошая ДМС со стоматологией, не в десяти километрах, как та чикуля из тиндера, с которой недавно совпало и которая вроде не веган, не в десяти часах лета, как свалившая из Рашки родня, не в десяти днях, как Владивосток на плацкарте с курицей и водкой — но в миллионах миль, дважды миллионах километров, днях и месяцах разгона и вращения, запрограммированного сна и запрограммированного пробуждения, беззвучия и безвременья за тонкой обшивкой.

Этот кусок скалы размером 4 × 3 км — как вырванный из Индийского океана и очищенный от всякой живности атолл группы Кокосовых островов — летел несчетные эпохи и царства на огромной скорости в виду еще не названных и не открытых небесных тел и звездных кластеров, имея одинаково ничтожные шансы столкнуться с другим таким же куском или найти себе друга, но в эпоху кому постмодернизма, кому застоя был, тем не менее, замечен в телескоп независимо ученым и ученой в ярко освещенной лампами дневного света лаборатории в летнем Киеве и осенней ночью черной например в Алма-Ате, немного растрепанными и возбужденными, позже был записан и рассчитан, занесен и доложен, отслежен и выверен, спустя еще эпоху — кому диско и кислоты, кому перестройки и магазинной пустоты — передан в управление новых программ ESA, вновь рассмотрен и утвержден, передан SMM-менеджерам, выложен в фейсбук, приближен, отлажен, выровнен, осторожно, еще немного, и, и, и — оседлан, захвачен, наш!

И теперь на него смотрит, открыв свой мак, не татуированный, но в целом модный чувак, и, наклоняя голову то одну, то в другую сторону, с улыбкой говорит: «Да я тебя знаю!»

Я знаю эти черно-белые скалы, знаю эти серые камни, похожие на те, что на семейных слайдах из Алма-Аты начала 90-х, только там на фоне скал — мама, папа, сестра и их худые друзья из республик Союза, ставшего бывшим, пока шли на перевал, а тут — никого, только черная пустота, слабый свет, и «Розетта», прицепившаяся механическим клещом к обломку другого мира, который несется, который несся, который будет нестись по своему античному маршруту в лучах разума, протянутых к нему из блеклой голубой точки, про которую я уже писать не стану, потому что это исчерпывающе сделал Карл Саган.