Вечерний супермаркет в Ростокино, поток семейных закупок схлынул, сотрудники копошатся у стеллажей, по залу ползают случайные лентяи в драных пальто и порхают поздние пташки в серых трениках и кроссах.

Я стою в очереди из четырех человек, четыре пары ботинок нетерпеливо мнутся, четыре колеса тележки неторопливо катятся, старушка неповоротливо выгребает мелочь из кошелька, джентльмен с поджатыми губами и пластиковой картой ждет, кассир с базарным прошлым держится из последнего на исходе вторых суток через двое.

К очереди присоединяется стриженый под ноль Шрек с двойным загривком в брутальном кожзаме, нелепо болтающемся на его теле, как чехол на монументе. Он атакует своим дыханием мой затылок, разворачивает взглядом табачные стенды, ускоряет и без того нервные птичьи движения кассира, искажает пространство и время вокруг себя, как супермассивная черная дыра.

На стенде у кассы среди жвачек и одноразовых бритв сиротливо лежит последняя пара колготок с фотографией знойной женщины в черном белье на упаковке. За окном нежданная октябрьская метель, неяркие фары, немилая осень, неблизкое Рождество. Шрек в кожанке смотрит на женщину на упаковке, он наклоняет голову, как заинтересованная собака, его взгляд теплеет. Он долго смотрит на нее, скользит взглядом по ее идеальным ногам и бедрам, идеальным рукам, обхватившим идеальные ноги в позе идеальной тоски. Ему хочется ее согреть, зазабшую, хрупкую, видимо, брошенную каким-то истеричным говнюком. Он переминается с ноги на ногу, затем оставляет очередь, метнув мне в спину и уронив на пол тяжелый, как пушечное ядро, взгляд-предупреждение: «Я за тобой буду», — подходит к стойке, боязливо озирается в поисках других качков — чтобы не засмеяли — вроде нет, только выжившая из ума пенсионерка и пара интеллигентов, которых можно при малейшей насмешке сломать одной левой — грубым жестом берет пачку, возвращается к кассе, кидает на ленту к кальмарам и пиву. Ты не замерзнешь московской промозглой осенью, безымянная модель.

Моя очередь.

— Пакет вам надо? — устало поднимает на меня глаза кассир.

Я качаю головой. У меня своя авоська, я делаю шаг навстречу экологии. Товар по акции? Да нет, спасибо.

Знойная женщина между пивом и кальмарами на ленте подъезжает ближе. Ее ничто не отделяет от моих пельменей и огурчиков, булочек и шоколадок, заготовленных для завтрашнего junk day — «мусорного дня», дня обжорства, жемчужины недели — изобретения фитнес-тренеров, внушивших нам, что один раз в неделю можно плевать на диету, есть все подряд и не бояться набрать лишний вес. Возможно, в чем-то они даже правы.

— Это ваше? — поднимает кассир упаковку с колготками.

Из магазинного радио доносится до боли знакомый трек из 80-х, он распадается на элементарные частицы и теряется под сводами потолка, прежде чем быть узнанным. Подошедшая к кассе студентка с собранными в пучок волосами смотрит сонно-вопросительно-отстраненно. Шрек начинает жевать губами и шумно сопеть, как котел, в котором смешали две до сих пор не встречавшихся материи: безоговорочную маскулинность и смущение застуканного за просмотром травести-порно подростка.

Я думаю о том, как снималась эта обложка. Как 25-летняя модель с белой кожей, торчащими ребрами и тяжелым мейком вздыхала, забравшись на подоконник и прижав к груди острые коленки, курила электронную сигарету и говорила фотографу, на свои арендовавшему дешевую студию «под каталожную съемку»:

— Блин, вот я прям мечтаю, как мы щас закончим — и сразу в магазин за каким-нибудь говном, да? Две недели на белковой диете, ты прикинь?! Это жесть просто, еще последние два дня воду пришлось урезать… Тренер сказал — типа, чтобы просушиться перед съемкой, как бодибилдеры перед соревнованиями: два литра один день, потом полтора, литр, и сегодня у меня было — знаешь сколько? Ноль четыре литра! Мааааасенькая бутылочка вот эта «Шишкиного леса» и все! Прикинь?

— Пиздец, — качал головой фотограф. Он сидел на диванчике у стены и крутил в руках портретный объектив, думая, ставить, не ставить, заморачиваться или отщелкать оставшееся дешевым универсальным. Все равно не арт…

— А прикинь еще, — продолжала модель, откинув волосы и спрятав подбородок между коленями. — Он мне еще предлагал пропить курс диуретика — ну, типа, последнюю неделю сушки. Тоже как воду — сначала одну таблетку, потом две, потом три… Ну, вернее, наоборот, — воду уменьшаешь, а это увеличиваешь.

— Ну да, — кивал фотограф.

— Но я, короче, не рискнула все-таки эти таблетки пробовать, потому что — знаешь, почему?

— Ну?

Модель хихикала, ерзала на неудобной, протертой тысячами других клиентов искусственной шкуре и мяла пустую бутылку из-под минералки.

— Проблема в том, что у этого препарата может быть побочка, которая выражается в том, что ты, как тренер мне сказал, будешь целую неделю «ссать из жопы»!

Оба взрывались хохотом. Атмосфера в студии становилась теплее, усталость улетучивалась, будущее уже не казалось безнадежным и мрачным, как подъезд хрущевки на «Соколе». За окном цокольного этажа шастали броги и босоножки, кеды и шлепки, катались нагретые шины дорогих джипов и прокатных великов, дрожала сухая трава выжженного июньским солнцем Центрального административного округа.

— Ну че, добьем? — спрашивал фотограф, прикручивая обратно универсальный объектив и поднимаясь с дивана.

— Ага, давай! — кивала девушка. Она спрыгивала с подоконника, быстро осматривала свой черный шелковый топ, находила пару ворсинок, смахивала, заходила на уже порядком затоптанный фон.

— Колготку правую поправь, — показывал фотограф.

— Колготку, — хмыкала она.

— Самое главное, между прочим, ради чего мы тут, на секундочку!

— Самая главное вот! — модель несколько раз приподнимала руками свою грудь, дурашливо-томно-утомленно высунув кончик языка.

— Так, все, давай, полчаса у нас, погнали!

— Ооооххх, сосисочки мои, сарделечки, держитесь, — приговаривала модель, опускаясь на пол и обхватывая худые ноги худыми руками, от подвальной прохлады покрывшимися мелкими мурашками.

— Отлично, отлично, вот так давай, и еще голову опусти… — командовал фотограф, наклоняясь к ней. — Отлично. Охуенно, охуенно — вот так щас посиди, щас, посиди, бля, бля, бля, — он быстро бежал к диванчику, хватал портретный объектив, снимал с фотоаппарата старый, — сиди, сиди, — быстро накручивал новый, возвращался на исходную позицию и делал очередь из десяти снимков. — Все, есть. Пошли жрать!

— Урааааа! — выскакивала модель из позы идеальной тоски и бежала обниматься к фотографу. — Хавчик!

— Мужчина, КОЛГОТКИ ВАШИ? — зло спрашивает меня кассир, тряся у меня перед лицом упаковкой с фото девушки в черном белье. — Ау!

— Да, — говорю я, поворачиваясь к Шреку. — Пробейте тоже, пожалуйста.

Я не оставлю тебя с кем попало этой промозглой московской осенью, безымянная модель.