В прошлом веке были очень популярны так называемые «новеллизации», которые выходили одновременно с фильмом и представляли собой его сценарий, изложенный в более-менее драматической форме с приятными мелочами в виде дополнительных деталей и параллельных сюжетных линий, часто обрывавшихся загадочной открытой концовкой. На их обложках фигурировали уже известные публике актеры и реквизит, что частично снимало проблему визуализации образов при чтении — абсолютно у всех читателей эти образы были одинаковыми.

Однажды в мои руки попала — ну, то есть, мой внутренний Харрисон Форд с кривой улыбочкой говорил, что «в его руки попала», в действительности же мои родители мне купили, чтобы не ныл и не слонялся по вагону — так или иначе, в моих руках оказалась мягонькая пухленькая книжечка на тонкой бумаге со стилизованной под электронные часы надписью на обложке: «ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ». Шел 93-й год, тянулся безветренный и пресный август с растворившейся в еще теплом воздухе тоской скорой школы и зимних ночей. Стучал колесами, минуя восточноевропейские межгалактические пустоты между Питером в Москвой поздний поезд №159 «Аврора», внутри которого лежал я, лоснилась под фольгой дефицитная колбаса, растворялся в стакане кубик сахара, и бабка-продавщица с лучиками-морщинками и быстрыми глазами бывалой космической торговки раскладывала перед населением купе дешевый переводной pulp fiction.

«Вот эта!» — сказал я, тыча пальцем в грязновато-белую книжку, больше похожую на толстую школьную тетрадку формата А4. На ней были изображены шлем Дарта Вейдера, робот Р2Д2 и несколько истребителей X-wing, ведущих отчаянный огонь по поверхности «Звезды смерти». Все это было черно-белым и в точечку, как на паршиво пропечатанных комиксах. Я не знал ничего ни о Дарте Вейдере, ни об Империи, ни о Сопротивлении, но мой выбор был непоколебим. Было очевидно, что эта книга ждала встречи со мной. Папа выстрелил поверх газеты несколькими предупредительными взглядами в угол купе, где пришел было в движение патлатый парень в джинсовке, уже доставший ворох мятых сторублевок и обронивший: «Но позвольте…», мама на всякий случай положила руку на рукоять светового меча, спрятанного у нее в сумочке, но все обошлось. За окном поезда замелькали облака пыли и газа, обитаемые астероиды и мертвые деревни, папа вернулся к газете, мама достала зеркальце, звезды вытянулись в полосы, я открыл первую страницу книжки и прочитал косноязычное: «Рост — два метра. Двуногий…» Машинист кивнул своему помощнику, тот положил руку на рычаг с надписью «Гиперпространство вкл.—»

Я делал все совсем не так, как задумали мудрые авторы, чьи имена были указаны на обложке — А. Д. Фостер и Дж. Лукас. Вместо того, чтобы сначала посмотреть фильм, поразиться масштабу космического эпоса и переполниться аллюзиями к недавно закончившемуся реальному противостоянию благородного (и развязного) Сопротивления и могущественной (но закомплексованной) Империи зла, а уже затем, по свежим следам, вдумчиво и смакуя прочитать книгу, я поступил ровно наоборот: пришел домой, съел непонятной повстанческой тюри, закрылся в своей квадратной комнатке на последнем этаже обшарпанного дома-корабля в подмосковной пустыне и принялся жадно, главу за главой, одну орфографическую ошибку за другой, поглощать незнакомый, искаженный варварским переводом ранних 90-х, но все равно живой и поражающий своими масштабами космический эпос.

Все события, которые должны были разворачиваться «давным-давно в одной далекой-далекой галактике» на безопасном расстоянии от зрителя — как во времени, так и в пространстве — происходили в непосредственной близости от меня, здесь и сейчас, на голой пустоши маленького военного городка, вращавшегося вокруг двухцветной двойной звезды, населенного бывшими офицерами, бандитами и худощавыми детишками, среди которых попадались отпрыски старой школы джедаев-шестидесятников, когда-то хранивших баланс добра и зла в этой разваливающейся галактике. У меня не было референса для ландшафтов Татуина и Альдераана, их жителей и фауны, поэтому я поместил те немногие достоверно известные мне образы с обложки — принцессу Лею, Люка, Хана и несколько космических кораблей — в единственную пригодную для них реальность: солнечное бабье лето, туманный октябрь и белую морозную зиму молодой Федерации с пустыми витринами и странным предчувствием, где на синем горизонте, по ночам сверкавшем огнями большого кольца, маячила она, Новая Надежда.

Люк жил в моем доме — вернее, формально он был уже не мой, на нем значился другой номер, но по факту наши дома соединяла неуклюжая кирпичная арка, так что мы вполне могли считаться соседями. Рано утром, когда за окном стояла осенняя хмарь, он выбрался из подъезда, выдыхая густой пар, и нетвердой походкой, преодолевая непривычную для него земную гравитацию, двинулся через двор в сторону гудевшего за домами шоссе. Я стоял у окна и провожал его взглядом. Нестриженый русый хайр летит на ветру. Выбившаяся из брюк мятая рубашка вздувается пузырем, наскоро подвязанным джинсовой поясной сумкой. Откуда-то сверху, из разверстых постперестроечных небес, к нему на хвост уже спускалась погоня из имперских штурмовиков, от которой он непременно должен был уйти.

— Почувствуй, как сила течет сквозь тебя, — говорил возникший у меня за спиной дядя Беня, остановившийся у родителей погостить на несколько дней. Он был мистической фигурой — поджарый, седой, покрытый несходящим загаром и вечно прищуренный от тысячи солнц чужих звездных систем — всегда появлялся неожиданно, с огромным туристическим рюкзаком и множеством чудных сувениров.

— Бен? — оборачивался я.

— Чего? — добродушно спрашивал дядя, присаживаясь на табуретку в неудобной с земной точки зрения позе и для еще большего неудобства подбирая под себя ноги.

Бен Кеноби, мастер Люк и Хан Соло входили в душную полутьму продовольственного магазина №40 в двух парсеках от моего дома, где их немедленно окружали песчаные люди, существа с мозгом наружу, женщины с кожей гюрзы и прочие мрачные личности с сосущими и колющими ротовыми аппаратами. Играла пошлая кафешантанная музыка, все плясали, обчищали друг другу карманы и давали друг другу люлей.

— Причал 94, — говорил Хан, перекрикивая разноязыкий гвалт.

— С утра и пораньше, — вставлял вспотевший от поисков русских аналогов переводчик.

После плавного монтажного перехода и нескольких нетерпеливо пропущенных страниц все трое стояли на кишащей всевозможным сбродом площади космопорта и с опаской смотрели на контрабандистский транспорт.

— И что, вот на этом мы полетим? — брезгливо спрашивал Люк, показывая на припаркованный возле торговых рядов с замороженным мясом и поздней чернобыльской картошкой «Тысячелетний сокол». Грузный, сильно потрепанный корабль, собранный из фрагментов «Газели», ПАЗика и РЖДшного вагона, с вваренными в носовую часть многочисленными фарами и с заложенной картоном радиаторной решеткой висел в недобром воздухе затерянного на краю вселенной поселения и ждал своих пассажиров. Из-за угла Маяковского и Ленина уже приближались штурмовики в форменных куртках с надписью «ОХРАНА».

— Быстрей, быстрей, — кричал Хан, превращаясь из англосаксонского Харрисона Форда в черноволосого бомбилу со вполне славянским, хоть и сильно порезанным лицом. — На борт, мать вашу!

— Чуи, наши пассажиры оказались серьезнее, чем мы с тобой думали, — коротко адресовался он к лохматому чудовищу с патронной лентой, забиравшемуся на кресло второго пилота.

— Уааррррр! — отвечало чудовище, принимая облик взбалмошной бабки-сумочницы с пережженной хной хаотической шевелюрой.

Штурмовики, бандиты и просто странные многоногие существа мчались к отчаливающему кораблю, липли на его двери своими глазками, хоботками и тщетно щелкали клешнями, бесполезные сгустки плазмы из бластеров летели мимо, мимо, милое лицо принцессы Леи мелькало где-то между Лосиноостровской и Северянином, зажатое в тамбуре имперской летающей тюрьмы, светящийся клинок мелькал и тут же исчезал в руках опытного Оби Вана, и в тот самый момент, когда ощеренная гнилыми зубами пасть голодного микрорайона собиралась сомнкуться на шее у будущего героя Сопротивления, водитель маршрутки опытным движением выключал лампу над головой, тянул блестящий рычаг на себя и объявлял, сцеживая табачную слюну в заоконную пустоту: «Сверхсветовой скачок, всем пристегнуться, бл…»