Когда у меня кончается пленка — или, используя более точную аналогию, когда добегает до конца прогресс-бар, и насыщенная переживаниями, бургерами, вафельными рожками и драмами жизнь сворачивается обратно в черное окошко с титрами посередине горящего экрана, я встаю со своей одиночной постели и бреду своими большими четко откалиброванными шагами вдоль стеллажей с маркировкой «Personalities». Останавливаюсь, скажем, возле цифры «2004» и достаю ничем не примечательное на первый взгляд немецкое прилагательное «verboten», то есть «запрещенный». Беру его, как искусственную челюсть, и дальше нужно сразу, чтобы не успело—
—вслед за звуком появляется слегка пошатывающееся изображение пустого жаркого автобуса со мной и шуршащей пакетом бабкой в чистом салоне и свеженькими домами «коттеджного поселка», набегающими на зелень по обе стороны дороги. На водительском стекле приклеено абсурдное, существовавшее всего несколько месяцев 2004 года в Москве объявление: «Проезд в кабине водителя — 5000 рублей». На следующей остановке дверь кабины откроется и в нее поднимется женщина с короткой стрижкой в джинсовке поверх легкого оранжевого платья, фасон которого спустя десять лет станет известен всем поисковым машинам под названием «жатка», она откроет сумочку и протянет в раскрывающуюся ладошку водителя пятитысячную купюру, почти безразлично, почти не коснувшись его, и тут же, чтобы не терять ни секунды купленного времени, устремит взгляд вперед, на начинающееся перед нами Рублево-Успенское шоссе. Она будет возвышаться рядом с обмякшим в своем сиденье — очень условно — майка и шорты — человеком-боке, будет стоять, держась аккуратной кистью за холодный поручень, и управлять летящими на нас облаками, рекламными щитами, ближними дачами и сгущающимися облаками. Она формально проверит, что Большой взрыв был, она проследит все наложения и даст им какое-то время побежать параллельно, она убедится, что наушники спутаны правильно, и что я случайно не напортачил лишнего, что никто не получился два раза и всем мальчикам досталась пицца, что все конфликты успешно разрешаются, и вероятность осечки исчезающе мала, после чего сойдет на строящейся остановке возле Проектируемого проезда, своим исчезновением говоря «checked» — к этому моменту настолько нейтральная, что ее будет невозможно отличить от дрожащего воздуха.
Ни я, ни едущая дальше ховринская бабулька, ни весь научный состав НИИ точных приборов, тщетно запускающий и перезапускающий свой эксперимент по перемещению одной несчастной частицы на один и пять на десять в минус четырнадцатой секунды в прошлое, не смогут / не смогут / ее засечь / измерить / рассчитать / потому что / потому что есть вещи, которые по разным соображениям—
Jan Vaschuk 