Самое драматичное, трагическое, трогательное и чудовищное в сегодняшнем эпизоде со вторжением храброй девушки с плакатом в прямой эфир «Первого канала» — это не ее месседж, наверняка тщательнейше обдуманный и взвешенный — так, чтобы и все сказать, и в то же время чтобы не слишком мелко получилось, не ее строгий черный костюм «женщины из телевизора» и не ее безукоризненная стрижка и высококлассный макияж, на фоне которых транспарант с уличным лозунгом, словно вырванный из одного из многотысячных митингов начала 2010-х, выглядел почти так же неуклюже, как тонкий силуэт женщины в норке, спускающейся в киевское бомбоубежище. Не-а.

Это не ее крики «Нет войне! Остановите войну!», звучащие сиротливо и почти нелепо в тщательно дезинфицированной и изолированной от всех внешних воздействий, стерильной и вакуумированной студии самых важных новостей, чей воздух кропотливо очищен от мельчайших частичек правды — «Нет войне! Остановите войну!» — фразы, произнесенные неуверенным и словно далеким голосом, непривычным к трибунам и толпам и в повседневной жизни редко превышающим громкость реплики «Остановите, пожалуйста!», брошенной через салон водителю маршрутки. «Нет войне! Остановите войну!» — перебиваемое стуком каблучков по зеркальному полу студии за спиной ведущей, на фоне которой она сама из-за дурацкого пространственного эффекта выглядела маленькой девочкой-подростком, почти лилипуткой.

Самое удивительное, страшное и баламутящее в этой истории — совсем не то, как она умудрилась пробраться в студию во время прямого эфира (и о чем ее будет спрашивать где-то в унылой комнате с лампами дневного света грузный мужчина с пустыми глазами и холодной фуражкой), не то, как она пронесла плакат — «Как плакат пронесли?» — и не то, как она смешно перебегала за спиной всеобъемлющей и нерушимой ведущей, неостановимой, словно сама машина пропаганды — перебегала, будто бы оператор был заодно и показывал ей глазами, мол, Маш, левее, левее возьми быстро, а то нижнюю часть не видно. «Одни работали, с кем-то?» — спросят ее позже.

Нет. Самое жестокое, самое вопиющее, самое беспощадное и злое в этой истории — это момент, когда ведущая новостей, пытаясь сохранить лицо и сделать вид, будто бы ничего не происходит, продолжая смотреть в камеру и держать сложенные руки на столе, начала повышать голос, и без того усиленный микрофоном, чтобы заглушить то, что кричала ее коллега.

Так повышает голос в кулуарном споре крикливый сослуживец, не умеющий выслушивать чужое мнение и стремящийся прежде всего показать собеседнику его собственную незначимость. Так забалтывает ведущего опытный политик-популист, который желает по максимуму использовать отведенное ему эфирное время и прогнать как можно больше своих телег. Так угрожающе набирает силу к концу фразы голос пьяного отца, рычащего: «А ну закрыл дверь щас же!», когда ребенок заглядывает в кухню в разгар супружеских побоев. Так включают воду из крана в ванной, когда-то кто пытается протестовать во время семейного изнасилования.

Так работает пропаганда, и мне было страшно увидеть ее механизм вживе, воплощенный и приведенный в действие по решению чьих-то всамделишных нейронов, чьих-то настоящих человеческих мышц, чьих-то живых голосовых связок и чьего-то непроницаемого, безжалостного лица. Раньше, когда политологи и аналитики говорили про цензуру, я себе почему-то всегда представлял гигантский аппарат, этакую вымышленную машину со множеством кнопочек, рычажков и проводков, вокруг которой суетилась армия серьезных и хмурых мужчин в черных макинтошах, контролировавшая все-все-все источники информации и перекрывавшая доступ к нежелательным. А теперь вот, благодаря этой пятисекундной интервенции, я вдруг понял, насколько эта модель была далека от реальности и насколько я все без меры усложнил.

В реальности все, оказывается, так просто. Пропаганда — это женщина с лишенным эмоций белым лицом под слоем нейтрального, математически точного макияжа, которая, слыша за своей спиной чьи-то поспешные шаги и крики: «Нет войне! Остановите войну!», без особых усилий повышает голос и с удвоенной нейтральностью и утроенной дружелюбностью продолжает читать бегущую перед ней строку: «На совещании в правительстве союзного государства обсуждали, как сохранить доступность лекарств—».