Космос большой. Очень большой – вы уже знаете из попсы и классики. Люди – мелкие и жадные. Если помножить космическую большевизну на человечью мелкобытность, то получится фиг знает что. Это фиг знает что многие тонколистные с руками в чернилах громко называют одиночеством. Тут, конечно, можно поспорить, но мы лучше приведем пару примеров.

Например.

Человек в метро выходит из поезда, на сильно людной станции, где навстречу дни рожденья и школьные годы, где вы, где-нибудь в толчее начинает выпрастывать руку, лезет рукавом к мокрому лицу, говорит что-то невнятное, типа: “Мяк…”. Кто-нибудь на него смотрит с изумлением.

В это время наверху высокий блондин возвышается поверх очков, на фоне стеклотары и протоплазмы. С его высоты произносится что-то вроде: “Мук…”. И парой взглядов обдают его бликующие жигули.

Параллельно вельветовый с шелком юноша бежит по расклешенному проспекту. Вверх ползут с молоточным призвуком выпотрошенные этажи: РЕ-КОН-СТРУК-ЦИ-Я. Широкая лапа легла на тонковатые перила. Желтый с белым юноша следует по проспекту, то пропадая, то появляясь из-под балконов. Вниз кувыркается окурок, ботинки молотят размякший асфальт. Надвигается лицо, черты, складываются и раскрываются губы, формуя чмоки и поки. Схлопывается мобильный телефон, мимо юноши просвистывают шпильки, смещается прицел. Он качает головой в расходящейся лужной ряби: “Пик…”. Взгляд пронзает атмосферу.

Еще несколько примеров.

Дед и внук летят в межзвездном корабле. Пять поколений в космосе, мягкость в коленных чашечках, вековые цифровые видюшки круглого мира, несильно дергающие за нерв. Народы Земли что-то не рассчитали – отправляли двести человек, планировали прирост до пятисот, а вышли под вздохи с задержкой в месяц только двое – старый беззащитник и малый удивленок. “Пак…” – сказал первый. “Кук!” – воскликнул второй, и пошлепал первого по щеке, стараясь разбудить. Кто-то выключил телевизор.

На Земле наступает весна. Пагубны для долгожданных босот долины, где вспахан водопровод. В лесу, облысевшем до самых лис, пересекаются пути жильцов и жилиц. Какая-то нога растет из ямы, неуслужливо прососавшейся прямо посреди тропинки. Навстречу – вектор: учительница химии. Бывшая, и оттого совсем школьница. Экс-троечник возрастает из ямы. Химичка: “Хи-хи”. Он: “Пык…”

Седой враг народа расстилает на полу коврик. Он привык спать ниже плоскости пуль. Дома напротив заселены снайперами. С тех пор, как началась охота, прошло много лет, приказа все нет, в ведре с винтовкой вырос овес для кошака. Хромоногий снайпер смотрит на пристрелянное окно и делает губой: “Чпок…”

А вот чистый двор, ранний ранец, туман надевает ночные бутылки на все свои щупальца. Человек посреди двора выгуливает голубя. Хотя на самом деле голубь не имеет никакого отношения к этому человеку – он идет, и тот за ним по пятам. Голубь неуклюже взлетает. Человек останавливается, ногой делает: “Шарк…”

И, наконец.

В кирпичном доме. В зычном, пропетом пленочно и пропитанном “Зуко” нерастворимом доме на гулких лестничных площадках курят двое мужчин. Курят уже много лет, и все это время слушают взаимный перецык, перескреб, переэх, переблядь. Иногда хочется сказать товарищу по перекуру что-нибудь через этаж, брякнуть просто лажу какую-нибудь, смешно ведь, даже выходим в одно и то же время, но стоит только открыться рту, как один этаж растягивается в сто, и тонкий выдох производит что-то вроде: “Хак…” “Чхак…” – в ответ.

И так далее.